↑ Смерть Катонова, трагедия Еддисонова, дейс. ↑ Даждь – дай. ↑ «Семира» (1768) и «Дмитрий Самозванец» (1771) – трагедии А. Да нам-то с братом, – говорю, – один убыток! Это, батенька, – говорю, – до тебя не касается: семейное наше дело. По случаю праздника там не работали, но дьякон открыл дверь в палату, где с утра до ночи грохотали валики и нажимы печатных прессов, и показал молодому Лыкову с гордостью на груду громадных листов, испещренных затейливыми буквами, черными и неровными строками, показал на станки, темневшие неподвижно посреди груды бумаг, с винтами и тяжелыми прессами. И до последнего, – говорит, – гроша? Да уж коли я вам, русским, такую льготу выхлопотал, так как же, – говорит, – было мне забыть моих родичей, поляков и добрых соседей, литовцев? Да это помереть надо! Да ведь оберут они и наших иноков Божьих… Да все это, – говорит, – вам, русским же, впрок. Царскую рать, матушка, тоже кормить чем-нибудь да надо, и служат в ней такие же, чай, как и мы с тобой, русские православной веры.
Как же, пойду я еще торговать к ним, разбойникам, чтобы и шкуру-то последнюю содрали! А он-то, плут, нет, чтобы уважить, меня же, старого воробья, на кривой объехал! А так, мол, что все иноземные товары у вас станут с сего времени дешевле. Подъезжает ко мне змей-искуситель с речами затейными: «Такой ты, мол, сякой, немазаный, сухой; выдели племянницу, а уж я, мол, в уважение доброй приязни выпрошу для тебя с братом у молодого царя свободу торговать по всей Руси безданно, беспошлинно». «Погоди ж ты, думаю, криводушный человек! Состояла она из трех дружин, по сто человек в каждой, под началом трех особых капитанов: француза Маржерета, англичанина Кноустона и шотландца Вандемана. А такие, что по их же проискам у наших православных попов отобрали дома под немецкую воинскую команду. А тут, – говорит, – подоспел еще посол аглицкий, стал требовать того же для своих; как отказать? Позвольте, – говорит, – узнать, выделили вы братца вашего дочку, княгиню Курбскую. Вы это про кого, – говорит, – про себя или про меня? А я, – говорит, – в своем слове тверд: выпросил свободный торг не токмо вам с братцем, но и всем вашим землякам… Не убыток, – говорит, – а польза: наш добрый польский король Сигизмунд даст вам, поверьте, такие же широкие льготы в нашем царстве Польском.
Маржеретовские воины были в красных бархатных с парчою плащах, Кноустонские же и Вандемановские в сине-багровых (фиолетовых) полукафтанах, одни с зелеными, другие с красными бархатными лацканами, и все-то ребята рослые, здоровенные, все с большущими блестящими алебардами – загляденье, да и только! Так он не мог нахвалиться новым дворцом, где стены были сплошь в персидских шелковых тканях, полы в персидских же коврах, окна разувешены занавесями, а печи сложены из разноцветных изразцов, с серебряною вокруг каждой печи решеткой; двери – резные, дубовые, с позолоченными замками; вместо прежних скамей, везде позолоченные стулья с бархатными сиденьями. В столовой же палате и сенях, по всем углам, большие мраморные истуканы, изображающие, слышно, древних богов и мудрецов греческих и римских. Выделил, – говорю, – а то как же. Самая малость, – говорю, – только за мной ос-талася. Пане-то пане, – говорю, – а честные люди у нас так не поступают! Пожалуйте, тогда пане, торговать к нам, милости просим! Но в боярской думе государь все же бывает? Стало, все же не исполнили нашего уговора? Купечество же потерю свою считать будет тогда не более как в трех тысячах рублей. Но все эти повадки существовали лишь для нас, а племянника старьевщик держал в черном теле, не потому, что бы не любил его, а «чтобы не избаловался парнишка, и сызмаленьку привыкал к нужде».
Но не он ли, дяденька, вел тогда переговоры с тобой о моем приданом? Здорово поддел он меня, этот патер Сераковский; забодай его бык! Ну, меня, знамо, взорвало, со злобы чуть кондрашка не хватил. Ну, а русским людям как живется теперь при дворе против прежнего? Ну, вот, стало, удоволена? Ну, и вообще… Не баба, а огонь. Ну, в простоте моей поверил я этой польской лисе; все наличные, что были на руках, отсчитал тебе, Машенька… Покуда оно не нужно было, всякий даже боялся пороха, но время надобности приближалось, и первая искра, брошенная в этот порох, произвела ужасный, небывалый взрыв. За столом всякий день музыка да песни; после стола никто и не помыслит почивать: либо какое дело, либо безделье. В чем дело, Степан Маркыч? Ваши соотечественники, как разбойники, жгут оставленный прекрасный город, жгут нас, – раздражительно кашляя, продолжал Бертье, – и вас не обвинять? По рассказам современников, в екатерининское время в каждом барском доме по ночам кипел банк, и тогда уже ломбард более и более наполнялся закладом крестьянских душ. Роскошью и разнообразием их Екатерина старалась возвысить блеск своего двора и затмить пережитое ею тревожное время. Всю дорогу хохотали над победами Саши и над его ловкостию во время бала.
Чтобы узнать больше о https://myzh-na-chas777.ru/ посещении нашего сайта.
